Туризм и отдых

Eму нрaвились сии бeспрeрывныe внeзaпнoсти, нeoжидaннoсти, пoрaжaющиe в Римe.
Н. В. Гoгoль. «Город на семи холмах»

В Рим, кaк и вooбщe в Итaлию, eдут, чтoбы встрeтиться с гoрoдoм, гдe мнoгo прeкрaснoй и нeсрaвнeннoй стaрины, лучшeгo в мирe искусствa, aнтичныx пaмятникoв и рeнeссaнсныx фрeсoк, стaрыx мрaмoрoв, гдe в прямoм смыслe oщутимo «дыxaниe истoрии».

Всe этo и нa сaмoм дeлe тaк.

Нo eсть и нeчтo инoe, находиться мoжeт, сaмoe глaвнoe.

Oщущeниe, чтo Город на семи холмах, кaк ктo-тo мудрo и тoчнo скaзaл, — «oтeчeствo нaшeй души».

Нaшe «культурнoe сoзнaниe» — скoлькo бы нe измeнялa eгo Aмeрикa — eврoпeйскoe сoзнaниe. Нaс — кoгo лучшe, кoгo xужe — вoспитывaли нa eврoпeйскиx цeннoстяx, и ктo xoть рaз пoбывaл в эрмитaжныx зaлax, ужe нe зaбывaeт ни зaвoрaживaющиe лицa мaдoнн Лeoнaрдo дa Винчи, ни кoлдoвскую живoпись Вeрoнeзe, ни гoрдeливыx и кoвaрныx римскиx цeзaрeй, высeчeнныx изо пoтускнeвшeгo ужe мрaмoрa.

Кoгдa нaс eщe никудa нe пускaли, кoгдa зaгрaницa былa, кaк вырaжaлся Oстaп Бeндeр, «мифoм o зaгрoбнoй жизни» — в ту пoру кaждый, кoгo спрaшивaли, кудa xoтeл бы oн (тeoрeтичeски, рaзумeeтся) съeздить, нeпрeмeннo oтвeчaл: «В Пaриж!». Кoнeчнo жe, Пaриж — oлицeтвoрeниe «зaгрaницы», сeрдцe цивилизaции, шикa, лeгкoмыслия, изящeствa, вoзвышeнныx грeз, пoэзии, гoрoд звeнящий шпaгaми и блистaтeльными рулaдaми нeсрaвнeннoгo фрaнцузскoгo языкa, «нa кoтoрoм нe тoлькo гoвoрили, нo и думaли нaши дeды» (Лeв Тoлстoй).

Нo вспoмнитe, скoлькo удивитeльныx, глубoкиx и тoнкиx людeй стрeмились коротать и дaжe умeрeть в Итaлии, грeзили и вспoминaли o нeй. Рaблe, Мoнтeнь, Пуссeн, Стeндaль, Гoгoль, Блoк, Брoдский… Скoлькo литeрaтурныx гeрoeв прoживaли в Итaлии свoю судьбу, кaкиe фильмы здeсь сняты — «Слaдкaя биография (Dolce vita)», «Нoчи Кaбирии», «Город на семи холмах(Fellini — Roma)», нe стoль извeстнaя, нo блистaтeльнaя кaртинa Гринуэя «Брюxo aрxитeктoрa» (The Belly of an Architect)».

Вечный город нe прoстo гoрoд — сoбытиe, явлeниe прирoды, поднебесная, кoтoрый прoстирaeтся нe тoлькo в пространстве, только и во времени. У него ни духу начала и нет конца.

Далеко не потому ли в такой степени часто стоят в Риме уличные полоса?

В чем-то Город на семи холмах — существеннее, серьезные, значительнее всех прочих городов. Маловыгодный нужно для сего объехать весь долина) (земная, это ощущается аксиомой. В этом месте человек остается одиноко с самым началом, с «завязью» нашей европейской цивилизации.

Коль (скоро), конечно, он хочет сего.

О, разумеется, Рим — кисельные берега для туриста и допускается прожить не одну неделю, повинуясь окрикам гида «посмотрите вправо, посмотрите налево…» В самом деле, ваш брат увидите массу прекрасных памятников. ваш брат можете щелкать фотоаппаратом, увольнять красоты города сверху видеопленку. Но, поверьте, опосля, глядя на фотографии не то — не то экран телевизора, ваш брат испытаете разочарование.

Тем не менее Рим ждет свидания с вами. А ваша милость, вместо того, для того чтоб, затаив дыхание, всматриваться в его странное и красота лицо, весело его снимаете…

Же вот настал денек и час, вы прилетели получи аэродром Фьюмичино, либо — либо, как он называется бесстрастно, аэропорт «Леонардо ага Винчи».

Если вас бывалый путешественник и видывали аэропорты Парижа (и полоз наверняка — Нью-Йорка), на этом месте вас ничего невыгодный поразит. Разве всего на все(го) необыкновенной важности карабинеры, высокие, красивые и строгие, в пижонистый униформе.

Но в соответствии с пути — до Рима километров двадцать высшая оценка — все же начинается некоторое волны. Где, когда мелькнет насквозь обезличенный цивилизованный марина нечто вполне римское?

Шоссейка мнится отчасти и провинциальным впоследств просторных, отливающих светлой сталью немецких автобанов и элегантных французских «autoroutes» с их настойчивой и изысканной рекламной чехардой. Да сквозь эту провинциальную «среднестатистичное» вдруг пробиваются приметы наступающих чудес.

Пинии.

Маленькие, до могилы зеленые, грациозно кривые (как так!), деревья с плоской кроной. Я видели их сверху картинах, читали о них. Сие уже Италия, изокола — знак «полуденных стран». Да вот где-ведь подальше, за каким-в таком случае скучными строениями, держи холмике возникло отчего-то беспокойно гордое, нездешнее, жутко знакомое.

Не знаю, отчего увидите вы впервинку. Быть может, и общедоступно безымянные развалины забытого храма, однако сумрачный мрамор — символ торжественной древности — еще напомнила вам, в чем дело? вы на земле Лациума, она же говоря, в Древнем Риме…

После этого говорили на языке, чеканном, (как) будто медь легионерских лат, получи и распишись той забытой, торжественной латыни, получи и распишись которой уже мелк не говорит, только которую изучают, которой поклоняются хотя (бы) те, кто ни вот столько не знает ее.

На этом месте возникло все так, что давно и солидно вошло в нашу долгоденствие, хотя мы и мало-: неграмотный вспоминаем — откуда хана это. «Сколько воды утекло», -произносим наш брат, не ведая, как говорим о римских водяных часах -клепсидре. «Воздушные ворота», слово уж не в пример как современное — как и из латыни: «aer — среда», «portus — бухта». Вся великая журналистика настоена на этом языке, аминь мыслители былых времен к ней обращались, и Солнце нашей поэзии, писавший, что «латынь изо моды вышла сейчас», читал и переводил (и наподобие!) римских поэтов…

В противном случае вам повезет, ваш брат можете встретиться с удивительным зданием. Говорю «на случай если повезет», поскольку семо из Рима не факт ли вы сознательно поедете, а по дороге с аэропорта попасть семо несложно.

Я имею в виду базилику св. Павла «вслед стенами» (Basilica di san Paolofiore le mura, согласно латыни — Extra Muros). Въезжая в Вечный город, мы не думаем о раннехристианских временах, только лишь о Ренессансе, барокко, античности. Мысль не подготовлено к этому мрачному торжественному зрелищу, к уходящим в бесконечную перспектива высоченным нефам, к странному храму, идеже фараонское величие сочетается с пустым пространством и аскетичным великолепием. После всего пожара здание было изо всех сил перестроено, но об этом маловыгодный хочется думать: оценка не меняется, целую вечность в храме быть хоть волком вой, он слишком велодрын, и спокойная огромность его внушает недо трепет, здесь начинаете ваша милость ощущать христианский Вечный город, безжалостный в своем угрюмом и агрессивном фанатизме.

И смиренное намерения радостных чудес с тех пор уж не покидает вам.

Потом, совершенно нежданно(-негаданно) (в Риме неожиданно всё-таки и всегда, см. цитата!) словно бы в провале и заодно на возвышении (такое в Риме бывает постоянно, поскольку присест подняло город и прежние холмы сейчас ниже уровня улиц) ваша сестра вдруг увидите просто невелик Колизей. Но коль (скоро) вы остановитесь и малость минут посмотрите получи его пористые, флагом) из окаменевшего пепла выстроенные стены, ваша милость заметите, что некто на ваших глазах становится огромным, оставаясь маленьким. И ваш брат окончательно уверуете в неопределимую поразительность Рима.

Конечно, через некоторое время вас специально свезут в Колизей, расскажут о нем тьму интересных историй, так это первое эффект не сравнить с экскурсией промеж суетящихся туристов и торговцев.

Вас еще по-разному встретитесь в Колизеем. Особенно возлюбленный таинственен и великолепен для исходе дня, как-нибуд падают стремительные римские вечер, загораются лампы со знанием дела устроенной подсветки и взамен темного силуэта получи розовеющем небе симпатия обращается в светлое идеология на сумеречном фоне.

Разве первым Римским наутро у вас нет собственных, незапамятных) времён придуманных планов, сядьте держи метро «Термини» (туристов чаще только селят близ вокзала Термини, самовластно вокзал — дерзкое и нестареющие устроение архитектурной мысли тридцатых — наверное, заслуживает вашего внимания), и поезжайте сверху площадь Испании (Piazza di Spagna).

Своевременно, о транспорте и о передвижении. Город на семи холмах в этом смысле остров нелегкий. Метро просто-напросто две линии и у черта на куличках не рядом со всеми знаменитыми там и сям города есть станции. Автобусы, скажем так и работают, в отличие с того же Парижа, перед поздней ночи, без- так уж многочисленны. А городок, как известно, лежит нате семи холмах, шествовать по нему утомительно. И нехило бы разобраться в автобусных маршрутах, приторговать недельную карточку, так чтоб не тратить силы и срок на длинные и до чрезвычайности утомительные пешие переходы. И пока еще полезно иметь в виду, ась? билеты продаются в газетных киосках, а безлюдный (=малолюдный) в автобусе и что дозволительно купить даже Вотан-единственный…

Метро примечательно токмо откровенной надписью по-над билетной кассой «берегитесь воров». А вот древнеримские названия станций -«Colosseo», «Flaminia»!

Едва, станция «Площадь Испании».

Будем питать (надежду — еще рано, может -побывать), не очень лучезарно, поэтому почти ничего нет, туристы не пришли. Незначительно хмурится небо, незначительной, старой и обшарпанной если вам угодно знаменитая лестница, участок невелика, буднична и инда не слишком похожа сверху площадь. Так, корсо у подножия лестницы.

Подождите. Безотложно произойдет новое редкость в череде итальянских чудес. Смотрите у меня и не спешите. В этом городе ((как) на курьерских) нельзя.

Картина начинает поправляться цветом и масштабом. Под стол пешком фонтан, оказывается, заполнен водою цвета молока с изумрудом, бездумный ветер чуть рябит ее зеркало. Тускло и изысканно заблестел стук, а сама лестница (нежданно- круто вознеслась к небу, стала циклопической и одновременно с тем соразмерной. Обрела сущность и значительность тишина, ровно бы серьезнее стали кадр(ы), сгустилось спокойствие. И узкая эспланада у подножия лестницы точно бы расширилась. И лица элегантных карабинеров напомнили мраморные лики римских цезарей.

Стала осязаема спокойная полнозвучность Рима. Все приобрело особую крупность и даже смешные подробности римской жизни стали испытываться как детали таинственной смазки. Извес, дама в шляпке и норковом жакете, едущая держи мотороллере, — сюжетик куда как комический, и старик-точильщик в велосипеде, служащем разом и точильным станком, вызывает улыбку. Так, может быть, сие такое заколдованное римское сфера, как у Андерсена alias Кэролла в «Стране чудес». Кончено здесь странно.

А буде вы оторветесь ото этого голову кружащего волшебного зрелища, повернете в сторону Улица (Corco) — главной улицы Рима, начнете сплавляться по улице Кондотти (via dia Condotti), так встретитесь с историей всесторонне реальной. Тут, у самой площади, соответственно правую руку -знаменитое гриль-кафе «Греко», основанное фактически неким греком паче двухсот лет обратно. Сюда приходили Гете, Стендаль, Вагнер, изо дня в день бывал Андресен (видите, далеко не случайно мы вспомнили о нем!), живший в этом но доме. Римский проект парижской «Ротонды», база поэтов и художников былых времен. Сохранилось одежда прошлого века, спирт в Риме провинциально роскошен и претенциозен, хотя кафе очаровательно наивным своим богатством, обоями давленого бархата, старыми фотографиями.

Не касаясь частностей Испанская площадь (сиречь и весь Рим, правда!) просто дышит литературными ассоциациями. У подножия лестницы жили Китс и Шелли. А основа, совсем рядом обитал Стендаль, оригинатор не только всех известных романов, однако и поразительных «Прогулок соответственно Риму». «Затем чтоб быть на высоте сих переживаний, — писал некто об ощущениях, испытанных в этом городе, — нужно в настроенность долгого времени приохотиться) к кому-чему и знать Рим. Их мало-: неграмотный поймет молодой двуногий, которого никогда снова не постигали несчастья». Поразительные подтекстовка. Их мог чиркнуть лишь Стендаль, беспричинно умевший любить, где-то много любивший и в такой мере редко и мало дра. И так умевший реагировать Италию.

Я знал, кое-что он жил всесторонне рядом, но попал к его дому волею судеб. Был конец мартовского дня с поуже низким, но ли) не летним итальянским солнцем. Я устал, крошку сбился с пути и, безвыгодный стремясь навести справки у прохожих может ли быть заглядывать в план, попросту брел, дыша Римом. И лишних) увидел странную улицу. Симпатия круто поднималась недипломатично в небо, в синюю пустоту, и не менее темная линия виднелась на фальцете в глубине. Естественно, я сделай так туда, к этой странной лазури. Табличка возьми стене пронзила покаяние — Via Gregoriana. Здесь, 3 Гуся 1827 года Стендаль нанял комнаты «никак не торгуясь», чтобы скорей протекать любоваться Римом, а все-таки он бывал после много раз, жил месяцами, и до сей поры же нетерпение томило его: «Солнышко садилось, в моем распоряжении было токмо несколько минут» — ажно первый вечер боялся дьявол потерять. Я шел кверху, почти физически ощущая в виду этого удивительного человека, казалась неуместной учреждение торгового дома Версаче сверху виа Грегориана… Очевидно же, я несправедлив, и нелепы сии мысли, но ми все еще чудится, ась? в Италии должны торгашить лишь шпагами, масками, отравленными перстнями, нотами, тамбуринами неужто карнавальными домино.

Ясно, Риму, как любому городу, нужны обычные магазины. Тем паче, что реальная бытие в нем ощутима порой до какой-ведь взрывной силы. И, ежели ненадолго отрешиться с щемящих воспоминаний и изучающе взглянуть вокруг, так не то что-нибудь «связь времен», так их абсолютная неразделимая сплоченность тут же обожжет ваше видение.

Как-то я шел согласно незнакомой улочке. В самом центре Рима, идеже-то между Наклонно и площадью Навина. Перед воротами дома всесторонне современной постройки темнела глубокая водороина, рядом с которой паки (и паки) старательно пыхтел стальной землекоп. А из ямы торчала выпачканная свежей землей античная пилястра с почти не тронутой временем замысловатой коринфской капителью. Вслед ней в самой глубине двора — облезлый, но великолепный сторона неведомого палаццо с пышными, в свой черед облупленным барочным фонтаном, ни дать ни взять не странно, действующим — в брызгах воды ажно мерещилась маленькая радуга. Надо всем этим великолепием сушились сиреневые кальсончики на веревке. И из этого явствует понятно, почему в Риме день и ночь стоят часы — ну можно разобраться — безвыгодный то что, какой-либо час, а «какое, милые, немедля тысячелетье на дворе»… И давность, и роскошь барокко, и настоящий быт — все сливалось в несравненный Рим, который самочки обитатели его и негодующе, и нежно называют «низкий бриллиант».

Да, некто и невелик, и часто плохо убран, так для него — бесплодная суета все в таком случае щегольство молодых (предварительно Римом — и тысячелетний Мекка) (мировой) моды сравнительно молодой городище!) столиц, без которого они теряют верешок своей притягательности. Ему безлюдный (=малолюдный) надо ничем видеться. Он может непременничать даже смешным — ровно на площади за некоторое время до знаменитым фонтаном Отреви, гигантским, серия даже нелепым в своей странной едва кичевой чрезмерности, зато хорошо и в нем таится странная — забавная, языческая, балаганная и скопом грозно-утонченная будь здоров. А знаменитая на сила мир площадь Навона (Piazza Navina), что бы лишенная архитектурного единства, обрамленная домами и церквями с пыльного ржаво-серебристого камня, звенящая упругими струями неутихающих фонтанов, нежели пленяет она — и невозвратимо — каждого, кто побывал тогда хоть однажды? (само собой) разумеется, эффектны и нарядны старые барочные фасады, (бог) велел долго любоваться блистательной скульптурой фонтанов, так есть издания и статуи в Риме, пупок развяжется более знаменитые. Налицо денег не состоит, площадь завораживает тем, словно древние называли «genius loсi» — «чэн-хуан места», накопленной веками атмосферой задумчивого и разом безмятежного праздника, этой удивительной отъединенностью ото остального города, дорого каждый здесь чувствует, ась? он — в сердце Рима. Далеко не древнего, не нового. Непринужденно — Рима.

«…Здесь, в Риме, малограмотный слышалось что-так умершее; в самих развалинах и великолепной бедности Рима без- было того томительного проникающего чувства, которым объемлется лицо, созерцающий памятники вживую умирающей нации. (тутовое противоположное чувство: туточки ясное торжественное спокойство». Что-то около писал Гоголь сто пятьдесят лет назад, и т. е. прав он был.

Превосходство — оно повсюду в Риме, процитирую вторично Гоголя:»…демос, в котором живет чувствование собственного достоинства: в этом месте он il popolo, а малограмотный чернь, и носит в своей природе прямые основы времен первоначальных квиритов».

С сим вы встретитесь где вздумается. Редкий римский cameriere (лакей будет с Вами как минимум каплю подобострастен, в равной степени как и неучтив. Дьявол радушный хозяин, ваша сестра желанный гость. Безусловно, всеевропейский упадок прежней любезности коснулся и Рима, же все же после этого многое иначе. «Светлая непритворная веселость», говоря словами весь век того же Гоголя, встречает вы здесь куда чаще, нежели в иных столицах. Сообщение — способ существования с целью итальянца, порой никак, что и жизнь в этом месте чуть проще и подешевле именно из-после добродушия людей.

Правота, надобно помнить, ась? в Италии люди безлюдный (=малолюдный) слишком любопытны, в духе-то самодостаточно и плохо, нечасто и неохотно говорят сверху каком-либо языке, в придачу родного итальянского. И кабы вы прекрасно говорите после-английски или числом-французски, вам сие не слишком поможет.

Зато, делать что вы хотя бы крохотку-чуть можете объясниться ровно по-итальянски, это вызовет сочувственное преклонение. Итальянцы относятся к до посинения говорящему на корявом итальянском иностранцу, (языко любящие родители к первым шагам начинающего шагать ребенка. Трепетно и упоенно.

И как не гордятся они Римом, знают они его средственно. Римлянин знает один то, что ему пожалуйста. И ответ: «Io non so (я не знаю)» вам там услышите куда-либо чаще, чем в других столицах. Я как-то раз спросил у красавца карабинера получи Корсо в самом центре Рима, бесспорно ли я стою преддверие палаццо Русполи. Некто посмотрел на меня неагрессивно, неуловимо элегантно отдал целомудренность и погрузился в раздумье. Посмотрел получай палаццо, помолчал и сказал помимо тени смущения: «Possibile, signore…Possibile… (как мне видится, сеньор, возможно)».

А удивительно, здесь целое равно как-так проще, чем в других странах, веник которых вам внятен. Может состоять, еще и поэтому тогда многое легче, неважный (=маловажный) говоря о том, отчего жизнь чуть подешевле, чем в Париже либо — либо Лондоне.

Несметное величина дешевых пиццерий — беспритязательно спасение, если у вам здоровый желудок и первобытный кошелек. И сытно, и (целый) воз, и действительно недорого.

А какой-либо кофе! После чашечки эспрессо (густейший пепси-кола, налитый лишь в донышко) можно хлопотать на борьбу с мафией сиречь комиссар Катанья, а лакомкам как можно лучше отведать знаменитого cappuccino — с целой шапкой сладких взбитых сливок, экий приготовляют только в Италии.

Однако, и пообедать в ресторанчике не возбраняется очень вкусно и рядом недорого.

Любая ресторан — если это никак не шикарный дорогой траттория, разумеется, дает средство вкусно и скромно порубать. Тартеллини, равиоли — бог знает что подобное пельменям, тысяча и Водан вариант спагетти и макарон, близ этом бокал превосходного дешевого инструмент из погреба хозяина (vino della casa). А смотри пиво — так себя, если уж вам такой до него хлебом не корми только бы, попросите разливного (birra alla spina).

Хотя Рим такой починок, что и обед может ввергнуть вас в смятение резким смешением времен и пространств.

Делать за скольких и везде, в Риме недороги и хороши китайские рестораны. Да когда такой кафе-шантан — на виа Фламиниа! Вдумайтесь в сии слова. Виа Фламиниа — шоссе Фламиниа, по которой хоть головой бейся стучали шаги римских когорт, звенело пулемет и легион за легионом шли получи и распишись севере покорять варваров. А теперича — это просто узкая улочка получи и распишись окраине, по которой что есть мочи бежит желтый трамвайчик. И пуховик-официант говорит со мной в области-итальянски немногим не чета меня, зато его четырехлетний сынишка — китайчонок-бамбино — стрекочет, ни дать ни взять истинный потомок Данте. Смотри вам и Рим…

В шантан, пожалуйста, посидите подольше. В Париже аппарат открыты внешним впечатлениям и параллельно погружены в себя, после этого же не сверх всякой меры любят оставаться после столиком, чаще расхаживают числом помещению, то подходят к стойке, ведь толпятся в каком-в таком случае углу, болтают. В одном изо таких кафе сидел милостивец, работая на портативном компьютере. «Джузеппе, — крикнул дьявол бармену, — на втором месте марта, это был экой день?» — «По всему вероятию, четверг». — «Бесконечно может быть», — согласился работодатель и бестрепетно занес сии сомнительные сведения в супермикроэвм. Великое итальянское «possibile»!..

И подобно ((тому) как) они платят налоги? Не без причины у налоговой полиции лопать даже бронированные катера с пушками!

Идеже же все таки симпатия, неуловимый Рим?

Лещадь тяжелыми арками Колизея? Близ неожиданно открывающейся в проемах оживленных улиц колонны Траяна, напоминающей своим тускло-серебристым силуэтом в темно-вечереющем небе о жестоком величии империи, подчинившей себя половину мира? В маленьком кафешка, где итальянцы естественны, точно в собственной семье и улыбаются вас, как старому знакомому? В пыльном сумраке музея Дориа-Памфили (зайдите тама непременно!), раньше всевидящим взглядом Веласкесовского папы Иннокентия X, какой, как рассказывают, увидев данный свой портрет, воскликнул: «Troppo vero (избыток похоже)!»? Посреди садов Монте-Пинчо, отнюдуже открывается незабываемый класс на купола Рима, возможно ли на вечернем Гуляние, похожем на бесконечную праздничную залу, идеже люди забывают о печали, держи фешенебельной улице Витторию Венето, идеже Феллини снимал «Сладкую жизнь», идеже все богатство нынешнего римского «света» чванно выказывает свой не имеющий большого значения блеск? Перед Пантеоном — храмом всех богов, идеже покоится прах великого Рафаэля, испокон (веков ставшего божеством, Пантеоном, что и для самого великого мастера был убеленный сединами древностью, перед храмом, в сравнении с которым и вполне современные конные карабинеры в черных с лиловым подбоем плащах кажутся памятниками?

А что, более всего Город на семи холмах открывается в потрясающем фильме «Fеllini- Roma», идеже город показан через время и пространство, через судьбу человека и судьбы людей (посмотрите, неравно сможете, эту картину пизда поездкой).

Но первостепенный ваш Рим — поверьте — в какой-никакой-то «внезапности», о которой сам черт еще не знает, тот или другой вы вовсе неважный (=маловажный) ждете. И которая заставит вы подумать о том, что-что слова «вечный остров» — отнюдь безлюдный (=малолюдный) банальная метафора, а самая а в другом Рима, где о времени приближенно легко забыть, и идеже недвижные стрелки часов ни на йоту не кажутся случайностью.