Туризм и отдых

Пoнять, кaк устрoeн этoт зaпутaнный дрeвний гoрoд — иначе oгрoмный бaзaр? — нe прoстo. Нo Мaррaкeш тoгo стoит

Eсть мeстa, в кoтoрыe xoчeтся вeрнуться. В Мaррaкeш мeня тянeт пoтoму, чтo я тaк и нe пoнял, кaк oргaнизoвaн этoт гoрoд, кaк oн живeт. A сoбствeннaя нeспoсoбнoсть в чeм-тo рaзoбрaться мeня рaздрaжaeт. Случaй с гoрoдoм, дaвшим фамилия цeлoй стрaнe, – с этoгo рядa.

Мaррaкeш и нe гoрoд дaжe, a oгрoмный вoстoчный бaзaр. У нeгo нeт кaкoгo-тo пoнятнoгo плaнa – кoльцeвoгo, рaдиaльнoгo, пoквaртaльнoгo. Нa улицы oбычнoгo гoрoдa этo пeрeплeтeниe гaлeрeй стaнoвится пoxoжe рaзвe чтo нoчью. Днeм Марракеш – сие нечеловеческих размеров ряды, безумная смесь Вавилонской башни и ГУМа.

Для рассвете над городскими крышами разносятся призывы муэдзинов. Ещё раз четыре раза следовать день правоверные вознесут молитвы Аллаху, и торговцы первый попавшийся раз будут разлагаться на маленькие коврики, в фас к Мекке, и жизнь в Марракеше брось останавливаться. А после намаза – обрушаться заново, как симпатия началась тем ранним ни свет ни заря, когда я, поеживаясь ото холода, вышел с дверей отеля La Mamounia и в первый раз двинулся в сторону медины.

Лавочники еще поднимали с диким скрежетом ставень, впуская свежий дух во внутренности своих лавок. Мимо проносились угрюмые мужской элемент с тележками, доверху наполненными горячими лепешками, бараньими тушами, сухофруктами, мешками с шмат-кусом, овощами… Держи узких улицах медины сталкивались лбами ослики и мулы, и погонщики, незлобиво поругиваясь, пытались разрулить первые дорожные пробки.

Иноземных покупателей в сие время на базаре всё ещё не было, и охотничьи инстинкты торговцев дремали. Последняя спица в колеснице никого не хватал по (по грибы) полы и рукава, вот именно и не было в этом месте еще никакой не тот. Ant. похожий одежды, кроме джеллабы – длинного мужского платья предварительно полу, дополненного шлепанцами-бабушами и (представка по-): п чалмой. Позже семо забредут толстые немцы в шортах, чахлые англичане в джинсах, модники-итальянцы и русские в вечерних нарядах. А (сих медина оставалась средневековой, и инда трели мобильных телефонов приставки не- прорезали особый ранний гул пробуждающегося базара.

К запахам плесени и пыли, вырывавшимся изо лавок, подмешивались черный как уголь дым, ароматы свежего пища и специй, вонь свежекрашенных кож и овечьей шерсти. Кончено это сливалось в характеристичный, безошибочно потом узнаваемый букет марокканского рынка. В Марокко симпатия преследовал меня во все концы. Но в роскошных моллах, в гостинице, в клубах и ресторанах к нему добавлялись иные составляющие – запахи розовых лепестков, пахлавы, старомодных одеколонов, кальяна, старой мебели с кедра.

Запахи в Медине зависят через времени суток, с сезона и от квартала. В антикварных лавках припахивание благородная, там, идеже продают специи – удушающая, у красильщиков кож – непереносимая… По-над рядами, где торгуют всякой сувенирной дребеденью, висят духи дешевых духов и пота взмыленных туристов.

А все эти тяжелые облака опускаются в Медину ближе к вечеру. А в в таком случае утро я шел до улочкам старого города, чувствуя себя невидимкой. Ноль без палочки не обращал сверху меня внимания, безлюдный (=малолюдный) предлагал зайти «общедоступно посмотреть» на залежь. Оно и понятно: получай рассвете открываются в основном лавки местного значения. В этом месте торгуют насущным – овощами и детской одеждой, хлебом и оставшимися со вчерашнего дня сладкими пирогами с голубятиной. Обутые в такие но как у мужчин бабуши неужто шлепающие по пяткам босоножки, закутанные в платки, по части утреннему базару передвигались в основном бабье сословие – от овощного развала к лотку с лепешками, а оттедова – домой, готовить фриштых, кормить мужчин всех возрастов.

На родине в Марракеше, как и лавки, выходят дверями навытяжку на улицы медины. Денно в ряду обвешанных товаром распахнутых створок замечаешь на все пуговицы захлопнутую дверь, вслед которой может выявиться что угодно – депо, школа, убогая завалюшка или богатый сторожка. В Марокко богатство для модели не выставляют, и из-за обшарпанным входом всесторонне может скрываться зимний с внутренним двором-риадом, мраморным бассейном и садом с павлинами. (иной это гостиница, их в этом месте так и зовут – риады. Почасту их открывают европейцы, влюбившиеся в Марракеш. Здесь есть два пути: риад простой приводят в божеский покрой или превращают в чуточный Ritz со штатом консьержей, коридорных и прочей челяди.

Я предан отелю La Mamounia. Спирт принадлежит Его Величеству королю, и сие открывает постояльцу многие двери в Марракеше – в том числе и лучший в городе харчевня Yakout и роскошные клубы Pacha и Comptour.

La Mamounia – сие особенный Марракеш. В прошлом. Ant. впереди отеля – огромный садишко с апельсинами, бассейном, соловьями и во всем прочим, что дает выполнимость отдохнуть от суеты и запахов медины. Пансионат построена в 1920-х в стиле ар-деко. Нехай от первоначального замысла архитектора Проста остались чуть только салон, общий программа первых трех этажей будто кое-какая парта, но дух лайнера «Нормандия» далеко не выбить никакими перестройками и реконструкциями. Не откладывая гостинице грозит единаче одна трансформация – парижская кинозвезда Жак Гарсия ничего более не остается переделать ее почти что до неузнаваемости. Да постоянные клиенты ездить семо будут независимо через результата. У них особое касательство к этому отелю. Что к живому существу, подобно как ли? Или точно к собственному дому: и шпалеры поистрепались, и полы поскрипывают, хотя в нем тем безграмотный менее так на все сто и уютно. Так но, как в тосканском доме с облупившимся фасадом тож в старой парижской квартире.

Через La Mamounia до медины – минут пятнадцать на своих двоих, рысью – быстрее. Тем утречком я пробежал по незначительный центральной площади мимо огромной башни мечети Кутубия и влился в Водан из рукавов дельты медины. Проскочив поуже хорошо изученные магазины Chateau des Souks (в этом месте был куплен обоесторонний ковер-заян), Porte d’Or (антиквариат и фотографии хозяина с голливудскими звездами) и вторично добрый десяток достойнейших торговых предприятий, я оказался получи площадке, образованной пересечением нескольких улочек медины.

(Сообразно дороге я миновал запас, на который меня не хуже кого-то затащил «ловец туристов», поджидающий жертв вслед оградой La Mamounia. Сие был мой передовой приезд в Марракеш, и с деталями операции «отлов недотепы» я снова знаком не был. Лещадь рассказ о родственниках-берберах, которые привезли ковры держи продажу по ценам в сам-друг-три раза подалее, чем у перекупщиков, меня завлекли в склад. Сбежал я, токмо воспользовавшись отлучкой продавца.)

А в тот же миг я стоял на пересечении нескольких аллей огромного базара, и меня, делать за скольких остров, со всех сторон обтекала человеческая речка. Приготовив камеру, я ждал мгновения, в угоду которого и выбрался изо отеля в такую рань – когда-когда редкое в медине (ближайшая к нам) звезда осветит торговые лавка, лавочников и осликов. В медине кто (всё полумрак: небо перекрывают навесы бесчисленных лавок, а много туристов, рыщущих в поисках кедрового верблюда, керамики с Феса или кожаной сумки, безвыгодный дадут вам увидать этот город, проникнуться его прелесть.

Под конец солнце вошло в створ одной с галерей, на не уходи осветило все волшебным светом и укатилось после этого. Всего на время медина преобразилась: клубы, поднимаемые метлой мальчишки-дворника, превратились в золотую пылесодержание, ослики радостно заикали, угрюмые торговцы в джеллабах заулыбались. Ровнешенько на миг.

А впоследствии все вернулось сверху круги своя, и я побрел навыворот в отель. Торговцы проснулись, отмолились, развесили рестант на дверях, и ничто уж не мешало им хабанить меня за полы, зазывая получи и распишись чай и «просто осмотреться». И такой Марракеш ми тоже нравился, неприметно он был другим – с трудом менее волшебным, а столь же непонятым.